Финальная часть цикла «Деньги Витгенштейна» является достаточно сложным к восприятию материалом, но, если внимательно вникнуть в то, что пытается донести до нас автор – можно открыть для себя немало новых граней из мира денег, истории и современных технологий. Тот изощрённый философский слог – лишь следствие отчаянной попытки раскрыть перед читателем абсолютно очевидные, но, важные вещи, пусть и абсолютно садистским способом.
Данная статья не является финансовой консультацией. Рекомендуется провести собственное исследование.
Монументальный обзор развития политической философии раннего Нового времени от Квентина Скиннера – «Основы современной политической мысли» начинается со следующих строк:
«Ещё в середине XII века немецкий историк Отто Фрайзингский признал, что в Северной Италии возникла новая замечательная форма социальной и политической организации. При этом, он отметил одну особенность: итальянское общество, по-видимому, по своему характеру перестало быть феодальным.
И хотя Скиннера интересует политическая философия, а не экономическая история, достаточно легко определить, что эти социальные изменения стали возможными благодаря зарождающейся форме капитализма.
Как писал великий средневековый деятель Анри Пиренн об этом периоде и регионе в своём труде – «Средневековые Города»:
«Ломбардия, где из Венеции на востоке, а также Пизы и Генуи на западе текли и сливались воедино все торговые потоки Средиземноморья, процветала с необычайным изобилием. На чудесных равнинах прекрасные города цвели с такой же силой, как и рождался урожай. Плодородие почвы позволяло им неограниченно расширяться, и, в то же время, лёгкость выхода на рынки благоприятствовала как импорту сырья, так и экспорту промышленных товаров. Там торговля породила промышленность, и по мере её развития все старые города, такие как Бергамо, Кремона, Лоди и Верона, а также все старые римские муниципалитеты обрели новую жизнь, гораздо более энергичную, чем та, которая вдохновляла их в древности».
Пиренн добавил, что рост этих городов, основанный на коммерческой и промышленной экспансии, – «сильно стимулировал социальный прогресс. Это внесло серьёзный вклад в распространение во всём мире новой концепции труда. До этого он был крепостным, а теперь он стал добровольным, и последствия этого факта, к которым мы ещё вернемся, неисчислимы. Наконец, позвольте добавить, что экономическое возрождение, расцвет которого пришёлся на XII век, выявило силу капитала, и, стоит предположить, что ни один период во всей истории не оказал более глубокого воздействия на человечество».
При этом, возможно, вы не догадывались, но, феодализм может вернуться. Джоэл Коткин в своём содержательном трактате «Пришествие нео-феодализма» предвкушает это возрождение:
«Конечно, на этот раз всё будет выглядеть иначе: мы не увидим рыцарей в сияющих доспехах, вассалов, поклоняющихся своим лордам, или мощной католической церкви, навязывающей правящую ортодоксальность. Мы наблюдаем новую форму аристократии, развивающуюся в Соединенных Штатах и за их пределами, поскольку богатство в нашей постиндустриальной экономике имеет тенденцию все больше концентрироваться в руках меньшего числа людей. Как следствие, общества становятся более стратифицированными, с уменьшением шансов на восходящую мобильность для большей части населения».
[Прим. переводчика. Социальная стратификация – одно из основных понятий социологии, обозначающее систему признаков и критериев социального расслоения в обществе. Восходящая мобильность – возможность смены человеком своего социального слоя. Понятие восходящей мобильности близко по значению к понятию социального лифта или карьеры]
«Класс лидеров мнений и лиц, формирующих общественное мнение, которых я называю «клериси», обеспечивает интеллектуальную поддержку возникающей иерархии. По мере того как возможности для восходящей мобильности сокращаются, модель либерального капитализма теряет привлекательность во всём мире, и на её месте возникают новые доктрины, в том числе те, которые поддерживают своего рода неофеодализм».
Не все, но, определённо некоторые из этих недугов можно легко отнести к нормализованной открытой добыче капитала в погоне за ещё более активным «ростом». Те, кто не владеет твёрдыми активами, всё чаще склонны тонуть в долгах, от которых они реально никогда не избавятся, не в состоянии делать сбережения, кроме как на спекуляциях, и не могут противостоять инфляции (которой официально не существует) на основные жизневажные расходы.
То, что можно считать «официальным» посланием – это мысли таких лиц, как Кристин Лагард, которая на тот момент была президентом IMF (Международный Валютный Фонд), а теперь она председатель ECB (Европейский Центральный Банк), о том, что «мы должны быть более счастливы иметь работу, нежели защищать свои сбережения». В свою очередь, World Economic Forum прогнозирует, что к 2030 году «у вас ничего не будет, но, вы будете счастливы». Имейте в виду, что вы будете использовать вещи, которые кому-то принадлежат. Но, этим кем-то будете не вы.
Если бы мы поверили, что эти люди на самом деле имеют в виду то, что они говорят, и что добыча капитала не прекратится (к тому же, она не может прекратиться) – мы могли бы, так же как Отто Фрайзинг, пытаться искать любые ростки капитала и цивилизации, которой удалось продвинуться дальше нашего перезагруженного феодализма.
И есть множество причин, по которым разные группы избегают этого состояния. Я думаю, что для некоторых этой причиной будет Биткойн.
Что это означает? Я уверен, что большинству это покажется гиперболическим, если не прямо смехотворным, но, на самом деле, это просто довольно прозаично. Это означает, что те люди, которые добровольно решат избавиться от своих саморефенциальных недооценённых кредитов [фин.термин] в пользу глобальных цифровых, надёжных и программируемых денег с открытым исходным кодом – они будут в состоянии накапливать долгосрочно-ориентированный капитал по выгодной цене. Да, непропорциональная ставка перед теми, кто этого не делает.
У них будет превосходная экономическая основа для построения здоровых социальных и политических институтов, которые будут отличаться от тех, что остались позади, как средневековая Венеция с остатками Западной империи. Это может быть правдой в любом масштабе. Это может быть человек, семья, группа друзей, район, компания, город, отрасль, страна или весь мир. Но, придётся подождать и посмотреть.
Конечно, это могло оказаться ничем. Это могло вообще потерпеть неудачу. Я говорю это прежде всего для того, чтобы остерегаться обвинений в слепой вере, спекулятивной мании и фундаментальной несерьезности. Но, я говорю это не для того, чтобы симулировать интеллектуальную изощренность с помощью постфактума, который не поддаётся опровержению. И, хотя, это уже абсолютно ясно, но, я рад официально заявить о том, что Биткойн, вероятно, добьется успеха.
Итак, хотя, есть веские причины, по которым он может потерпеть неудачу, аргументов по типу «это глупо» или «мне это не нравится», по факту, нет. Поэтому, чтобы разумно сформулировать причины, по которым он может потерпеть неудачу, вы должны, в первую очередь, обратиться к основам.
Но, как я объяснял в первой части этой серии, «Деньги Витгенштейна», большинство даже не знают, на что они смотрят. И вряд ли они скоро увидят, потому что не хотят этого видеть. Как сказал бы философ науки Норвуд Рассел Хэнсон, их восприятие теоретически нагружено. Кроме того, их теории ошибочны.
И поэтому, они возмущаются в духе: «Это схема Понци!», «Это пустая трата энергии!» и «Это ничем не подкреплено!». Я завершу это трио своим собственным набором красочных возмутительных метафор, чтобы попытаться помочь людям понять, что на самом деле происходит прямо сейчас, и почему всё кажется именно таким.
Это настолько возмутительно, что, действительно, может оказаться верным…
Содержание:
Биткойн – это Ариадна
Уильям Макнилл
Биткойн часто называют «конкурирующим» с фиатной валютой. В каком-то смысле это правда, но, я боюсь, что, в контексте риторики, существует опасная вероятность говорить не о том виде «соревнования». Например, это нельзя назвать настоящим сражением. Нет никакого конфликта. Биткойн не пытается навредить или саботировать своих оппонентов, потому что он ничего не пытается и не знает оппонентов. Он совершенно не осознает, кто может противостоять этому и почему. Это просто альтернатива, ну или сбросной клапан. Он конкурирует поскольку оказывается гораздо более совершенной альтернативой. Для Тесея это не меч для борьбы с Минотавром, а нить, по которой нужно следовать, чтобы выйти из лабиринта. Биткойн – это Ариадна.
Нормализация данной риторики имеет огромную ценность на фоне растущего хора оппозиции, отчаянно пытающейся очернить Биткойн как заведомо гнусный или даже враждебный. Оппонентов стоит заставить объяснить, что не так в свободном взаимодействии людей и почему в их понимании истинное добро может проистекать только из принуждения. Должны ли те, кто нашел выход из запертого лабиринта с полезными ископаемыми, не использовать его? Чем они обязаны Минотавру?
Неужели кто-нибудь действительно верит, что, полностью осознав выбор, с которым он столкнулся, любой человек выберет для сбережений токсичную ссуду, а не доказуемо надёжный цифровой актив на предъявителя? Или, ещё проще – они будут думать, что имеет меньший смысл держать деньги, которые являются чистым активом, чем деньги, которые буквально определяются как пассив? Почему бы не выбрать финансовую систему, которая построена на проверяемости без доверия, а не на непроверяемом доверии?
Может быть, дело в угрозе насилия? В конце концов, единственный способ «захватить» должным образом защищенные биткойны – это пытки. В книге «Погоня за властью» историк Уильям Макнил интерпретирует усилия Европы раннего Нового времени по индустриализации и стандартизации вооружений и военных учений как результат, при котором «размах и управляемость организованного насилия на доллар налогов довольно впечатляюще выросли».
Кажется разумным предположить, что в последнее время, подобные доходы так же впечатляюще упали, что недавно обнаружили немецкие прокуроры и агентство Рейтер (или, может быть, они этого не обнаружили, но, всё равно написали об этом в Твиттере. Кто знает…).
В любом случае, стоит проработать оптимальные решения при взаимодействии с Биткойном на случай враждебного нападения, потому что это, безусловно, может произойти. Макнил напоминает нам, что даже около семисот лет назад «нарушение устоявшихся моделей поведения всегда казалось прискорбным большинству тех, кто это становился этому свидетелем».
У меня отнюдь не утопический взгляд на это – скорее, это что-то вроде «интеллектуального обряда принятия ненулевой полезности антиутопической паранойи». Биткойн будет запрещен много раз и во многих местах. Но, запрет – это открытое признание практической и моральной неудачи и, возможно, лучшая реклама из всех.
Запрет – это Берлинская стена и фрагменты любого запрета однажды станут сувенирами безрассудства и жестокости репрессий. Биткойн никого не заставляет оставаться. Люди приходят, а потом остаются, потому что хотят – потому что это лучше как с практической, так и с моральной точки зрения.
Как и в случае с Восточным и Западным Берлином – стоит подумать о вероятных колебаниях в обществе касательно фундаментальной разницы в оценке и закреплении добровольного взаимодействия. Да, у Биткойна другая механика, и я ещё вернусь к этому, но, из этой механики следует другое поведение, а от этого поведения – разные культуры, а из этих культур… кто знает?
Я не утверждаю, что знаю, но, могу предложить несколько идей. Во-первых, мы совершенно не готовы к социальным последствиям превращения большей части богатства и значительного капитала в полностью мобильный. Мы движемся в этом направлении на протяжении десятилетий, поскольку программное обеспечение буквально пожирает мир, как сказал об этом когда-то профессиональный баллер Марк Андриссен.
[Прим. переводчика. «Baller» – тот, кто сколотил состояние и живет на широкую ногу. В общем, он очень крут и богат. Марк Андриссен – известный технологический инвестор].
Высказывание Андриссена остается, вероятно, самым важным утверждением касательно финансов, написанным в этом столетии, и тем не менее многие специалисты в области финансов не читали его, и многие из них думают, что это не о финансах, а о технологиях. Да, речь идёт только о технологиях, поскольку под «технологией» вы подразумеваете «программное обеспечение», под «программным обеспечением» вы подразумеваете «всё», а под «всем» вы подразумеваете «финансы». Итак, вы правы, и, одновременно, неправы, по крайней мере, во всех трёх отношениях. Может быть и более того.
Я предпочитаю трактовать философскую абстракцию аргумента Андриссена примерно так: программное обеспечение – это производительный капитал, исходными ингредиентами которого являются последовательные человеческие мысли. Таким образом, независимый квалифицированный рабочий-предприниматель представляет собой класс экономических агентов, чья способность создавать капитал является человеческим, а не финансовым.
Этот класс, возможно, был сведён к минимуму на экономическом ландшафте в целом, с тех пор, как промышленная революция превратила венецианский план капитализма в его значительно более сложную преемственную стадию, которая зависит от организации и направления труда вокруг неподвижного капитала.
Такие агенты обладают огромной властью на переговорах с финансовыми капиталистами, которую они, как правило, используют в настоящее время, требуя справедливости. Но, обратите внимание, доля участия в капитале является основанием для создания капитала в существующей финансовой системе. Эта сила всегда была ориентирована на будущее – такие работники могли торговаться и зарабатывать мобильное богатство, которое им ещё только предстояло создать.
Но, Биткойн разорвал последнее звено. Теоретически теперь гораздо больше капитала становится мобильным, поскольку его больше не нужно привязывать к определённой финансовой системе.
Под «всем» мы не должны иметь в виду «финансы», но, если подумать, то это может оказаться действительно «всем». Ведь, та самая «серебряная подкладка», что касается кошмара последнего карантинного локдауна, похоже, нормализует интеллектуальный тонус у всех, кто хочет работать, правда, это не касается горстки непригодных для жизни изнеженных горожан (метрополиев).
[Прим. переводчика. Под «серебряной подкладкой», видимо, подразумевается абсурдно-оптимистичный подход].
Джоэл Коткин сетует на то, что:
«Вместо того, чтобы служить базой для восходящей мобильности, большие города в значительной степени стали магнитом для тех, кто и так уже обеспечен. Немногие семьи из рабочего или среднего класса могут позволить себе переехать в такие места, как Париж, Лондон, Токио, Нью-Йорк, Сан-Франциско. Многие бывшие жители, такие как чёрный средний класс Чикаго, уехали, чтобы найти своё будущее в другом месте. Многие, кто всё ещё работает в этих городах, вынуждены совершать невыносимо долгие поездки на работу. По мере того, как средний класс сокращается, он оставляет после себя маргинальное городское население, средства к существованию которого зависят от города, но, часто им с трудом удаётся их добыть».
Но, скорее всего, это уже не так. И, конечно же, везде, где объединяется этот новый высококвалифицированный мобильный капитал и труд – все другие формы работы также будут жизнеспособными. Не стоит это понимать исключительно на поверхностном уровне как некий элитарный прогноз, а скорее это как маленькие шаги к выполнению, в конце концов.
Понятно, что физический капитал по-прежнему имеет значение. Как и культурный капитал. Это настолько очевидно, что на них стоит обратить внимание. Но, тем, кто в состоянии извлекать плату за безопасность с физического капитала, вероятно, вместе с очарованием культурного капитала, необходимо будет приспособиться к новой реальности. В общем, кнуты сняты, а морковь внутри. Что ты собираешься с этим делать? Построить стену? Удачи с этим.
В замечательном эссе «Экономические последствия организованного насилия» историк Фредерик Лейн подчеркивает важность суверенной конкуренции при использовании насилия и жёсткого контроля в эпоху более мобильного капитала, нежели сегодня:
«Если вся дань использовалась для демонстративного потребления (термин, который кажется особенно подходящим для двора какого-нибудь античного правителя) – рост замедлялся из-за недостатка инвестиций. А вот торговцы, которые получали плату за защиту международной торговли и колонизации, в своём потреблении тоже немного заметны, но, вероятно, всё же имели к этому меньшую склонность. В таком случае более низкая прибыль для правительств и более высокая прибыль для торговых предприятий означали бы большее накопление капитала и больший рост».
Уильям Макнил также замечает, что после всплеска венецианской и генуэзской частной коммерческой деятельности в Средиземноморье в XI веке:
«Правители старомодных правящих обществ просто уже не могли управлять поведением так тщательно, как в прежние времена. Разносчики и купцы были полезны как правителям, так и подданным, и теперь могли обезопасить себя от налогов и грабежей, найдя убежище в том или ином порту на караванном пути и морских путях, где местные правители научились не прижимать торговлю, от которой уже зависел их доход и власть».
Мы вполне можем вернуться к такой же динамике, когда пространство Сети станет духовным преемником открытого моря.
Но, как будут выглядеть финансы в подобном обществе? Из сказанного, конечно, не следует, что финансы вообще исчезнут. Конечно, они просто поменяют форму, но, на какую? Я думаю, есть два наиболее вероятных ответа. Первый – программный, который по своей природе непредсказуем, за исключением своего потенциала. Аналогии с ранней сетью – клише, но, они небезосновательны. Кто знает, что будет изобретено за счёт открытого доступа и программируемого интерфейса? Кто знает, как быстро изобретения будут итерироваться и комбинироваться? Второй ответ – исламская модель.
Биткойн – это Халяль
— Тарек Эль Дивани
[Прим. переводчика. Халяль – «всё то, что разрешено и допустимо в исламе» (противоположно хараму). Харам – грех, непотребство].
То, что Биткойн можно потенциально считать согласующимся с исламским учением о правильных финансах – это понимание, которому я обязан беседе с Сайфедином Аммоусом. Под этим мы подразумеваем примерно следующее: поскольку Биткойн является цифровым инструментом на предъявителя, а не долговой распиской, его естественное состояние для надёжного хранения находится за пределами официальных финансовых учреждений. Кроме того, без возможности чеканить новые биткойны, когда это политически удобно – страхование вкладов невозможно, а предоставление кредита требует предварительного предоставления ликвидного капитала. Следовательно, потенциальные посредники не смогут гарантировать инвестору защиту от убытков, понесённых в результате действий заёмщиков.
Как следствие, менее вероятно, что вкладчики капитала согласятся с фиксированным потенциалом роста и неограниченным убытком, особенно с учётом почти неизбежной дефляции, а не современной нормы инфляции, с которой необходимо жестоко бороться с помощью прироста капитала с низкой волатильностью. Потенциальные вкладчики будут либо делать сбережения в одностороннем порядке, либо в большинстве случаев требовать совместного использования капитала. Предложение будет сокращаться, а спрос на кредитное плечо будет оцениваться вне оставшегося рынка.
То, что останется от межличностного, непрограммного банкинга, скорее всего, будет очень похоже на опальные исламские финансы, с резко уменьшенной ролью долга и упором на разделение рисков, а не на их передачу. Биткойн – это халяль.
Для ясности стоит заметить, что рассуждения, которые приводят к данным выводам, совершенно разные. В общем, в исламе проценты по денежному долгу (риба, الربا) являются незаконными (харам, حرام) по этическим соображениям, и как я предполагаю, они вряд ли хоть как-то затронут стандарт Биткойна по чисто экономическим причинам, следовательно, риски можно разделить на законных основаниях, а не передать нечестным способом.
Тем не менее, такое итоговое поведение имеет явное этическое сходство с культурными нормами в биткойн-сообществе, сосредоточенными в первую очередь на низком уровне временного предпочтения.
Временное предпочтение [сиюминутное] — это тенденция человека предпочитать своё текущее благосостояние или текущее потребление будущему благосостоянию или потреблению. Это значит, что человек с высоким временным предпочтением больше заботится об удовлетворении своих текущих нужд, а не потребностей в будущем. С другой стороны, человек с низким временным предпочтением или возможностью отложить удовольствие отдает предпочтение нуждам в будущем.
Биткойн и временное предпочтение: как устойчивая валюта способствует процветанию общества
Рассмотрим увещевание исламистского ученого Абул Ала Маудуди (ابو الاعلی مودودی) о том, что:
«Каждый член мусульманского сообщества должен жить по средствам. Ему запрещено позволять своим расходам превышать его доход, тем самым вынуждая его протягивать руку к другим, чтобы поддерживать свою расточительность, использовать несправедливые средства, чтобы захватить богатство других или стать в долгу перед другими, чтобы помочь финансировать его бесконечные потребности и, потратив свои ресурсы на погашение долга, в конечном итоге пополнить ряды нищих».
И даже если мы оспорим это этическое утверждение – мы легко обнаружим значительное сходство в отношениях на более высоком уровне. Можно предположить, например, что даже в Биткойне всё равно будет существовать некоторый спрос и предложение на процентный, подверженный риску капитал. Почему же тогда следует предотвращать обмен по взаимному согласию?
Дело в том, что исламский ответ основан на понятии харама, в общем, того, что считается «спекуляцией». Учитывая присущую предпринимательству неопределённость, обязательство выплачивать проценты по денежно-кредитному финансированию неизбежно является мошенничеством, поскольку должник не знает и не может знать, что сможет выполнить свои обязательства.
Справедливы и честны только доли участия по принципу pari passu [«на равных»] в акционерном капитале, и, кроме того, они не вносят дисгармонии в стимулы или прогнозы между поставщиками капитала.
Отмечу ещё раз – мы можем по-разному понимать этику таких контрактов, но, оценка Маудуди последствий распространения таких «спекуляций» имеет явный здравый смысл:
«Из-за отсутствия разумных и здоровых отношений совместного сотрудничества между капиталистом [кредитором] и предпринимателем [должником] мировая экономика сильно страдает и сталкивается с альтернативными взлётами и падениями, которые отрицательно сказываются на состоянии мировой экономики. Мёртвая хватка капиталиста способствовала усилению духа спекуляции и чеканки денег через проценты. Это, естественно, отравило двусторонние отношения между капиталом и предпринимательством, поэтому повышение и понижение процентных ставок теперь осуществляется таким образом, чтобы постоянно держать под угрозой экономическое здоровье всего мира».
Просто заменив «долг в целом» на «деньги – это долг» и аналогичным образом проследив последствия данной тенденции, биткойнеры, скорее всего, полностью согласятся с вышеуказанными утверждениями.
Экономист и известный исследователь исламских финансов Мохаммад Сиддики сухо излагает эту связь в своей книге «Видение будущего исламской экономики», отмечая, что
«почти все деньги в обращении представляют собой долги, приносящие процентный доход, потому что переводят богатство от пользователей фондов к владельцам капитала. Платёжные средства общества не обязательно должны играть эту роль».
В своём труде «Проблема с интересом» Тарек Эль Дивани представляет мнение, поразительно похожее на мою точку зрения, тем более что он это делает на совершенно ином основании, аргументируя что «загрязнённые реки, гноящиеся насыпи мусора и истощенные ресурсы моря – это только первый взнос от цены, уплаченной за участие в гонке со сложными процентами».
В некоторой степени, хотите верьте, хотите нет, но, IMF, похоже, тоже согласен с этим. В рабочем документе от 2010 года, озаглавленном «Влияние глобального кризиса на исламский и традиционный банкинг: сравнительное исследование», Махер Хасан и Джемма Дриди пришли к выводу, что операции исламских банков, основанные на активах, а не на долговых обязательствах – «делают их деятельность более эффективной, более тесно связаны с реальной экономикой и, как правило, их вклад в эксцессы и финансовые пузыри гораздо меньший».
В документе также есть непреднамеренно весёлое невозмутимое объяснение, что:
«Принцип разделения прибылей и убытков по инвестиционным депозитам обеспечивает исламским банкам дополнительный буфер. Однако, эта функция не была протестирована в условиях кризиса, поскольку большинство банков оставалось прибыльными. Кроме того, в контексте кризиса и с учётом смягчения денежно-кредитной политики в большинстве стран эта особенность, вероятно, поставит исламские банки в менее выгодное положение по сравнению с обычными банками».
Ближайшими аналогами «займов» в том виде, в каком мы их можем себе представить, являются кард аль-хасан (قرض الحسن), простой беспроцентный, благотворительный заём, и сукук (صكوك), своего рода объединенные инвестиции в акционерный капитал с фиксированным сроком. Любопытно, что он больше похож на венецианскую колеганзу, чем на любой обычный современный инструмент.
[Прим. переводчика: Colleganza – разновидность средневекового контракта известного как Commenda, который был разработан в Италии около 10 века. Условия партнёрства между сторонами варьировались и обычно классифицируются современными историками как односторонние и двусторонние в зависимости от доли взносов и прибыли между партнёрами. Двусторонняя Commenda была известна в Венеции как Colleganza или Collegantia. Commenda считается фундаментальным нововведением в истории финансов и торговли].
Обеспечение, в любом случае, встречается редко, но, если оно есть, то стоит отметить следующее: обеспечение должно быть передано во владение кредитору только на определённый срок, следовательно, в случае неисполнения обязательств [со стороны должника], полного вступления во владение залогом [кредитором] не происходит.
Как и во всём, что связано с исламскими финансами, главное объяснение – это просто честность и справедливость. Тех, кто не выполняет обязательства по ипотеке, не выгоняют из своего дома, потому что дом уже находится во владении и в пользовании должника и изначально [после получения] уже не мог быть халяльным залогом. Здесь связь с Биткойном – это стимул в здоровой дефляционной среде не прибегать к твёрдым активам для сохранения стоимости в долгосрочной перспективе, в сочетании с усиленным фоновым стимулом в финансовых транзакциях для всех сторон, чтобы получить доступ к надёжным деньгам, а также их сохранению.
Не нужно лично подписываться под всеми или какими-либо принципами исламских финансов, чтобы оценить их более широкие связи с Биткойном, нежели думает большинство. Изучение исламской экономики и финансов интригует, поскольку, на мой взгляд, это единственная систематизированная, современная и успешная альтернатива тому, что мы могли бы назвать «западными» финансовыми заповедями, теперь, конечно, почти глобализированными и, казалось бы, вездесущими в торговле.
Обратите внимание, например, что IMF описывает «исламские банки» в противоположность «обычным банкам». Кстати, подчеркиваю, что исламские банки – действительно успешные, чтобы правильно различать и противопоставлять исламскую экономику несостоятельному социализму, что может заинтересовать читателя. Чтобы знать больше, стоит прочитать работу «Экономические проблемы человечества и их исламские решения» от Маудуди, который предоставляет, пожалуй, самое краткое и эффективное опровержение, которое я когда-либо читал, где он объединил мысли Мизеса и Гавела в двухстраничной полемике.
Общая трудность концептуальной проблемы, которую ставит Биткойн, заключается в том, что эта вездесущность вообще затрудняет строгое мышление в терминах, выходящих за рамки основных западных финансов. Западные финансы – это вода. Но, можно достичь перспективы и бросить вызов предписаниям. Маудуди, Сиддики и Эль Дивани уже бросили им вызов, Накамото бросил им вызов, и читатель обязан бросить вызов им тоже. Возвышение морали над предполагаемой эффективностью является хорошей отправной точкой.
Биткойн – это гравитация
— Тарек Эль Дивани
На сегодняшний день очень сложно понять, что именно позволит мирно отказаться от фиатной валюты в пользу Биткойна. Ценообразование происходит только с учётом наличия маржи, а маржинальные фиатные деньги, обмениваемые на биткойны – это просто обязательство банка, которому банк даёт другое имя. Биткойн, который обменивают с маржой, вероятно, снижает силу сиюминутного предпочтения, как обсуждалось выше, и, следовательно, способствует меньшему потреблению «мусора», но, это возможно только при наличии иных противодействующих фактов.
Это изменится, когда люди начнут продавать не только свои фиатные деньги и не только свое время, но, и когда они начнут ликвидировать вполне реальные активы. Золото, вероятно, станет первой жертвой по вполне понятным причинам, поскольку Биткойн – это апгрейд почти во всех отношениях. Но, золото не имеет системного значения. Этот сдвиг будет заметен, но, не окажет никакого влияния. А вот когда стремление к накоплению затронет краткосрочные кредиты, недвижимость и пассивный капитал, именно тогда начнётся вечеринка.
Эти три класса представляют собой искусственно раздутые классы активов, поскольку они де-юре производительны, следовательно, генерируют денежные средства и оцениваются на основе доходности, однако, стоит признать, что де-факто существование инструмента для спекулятивных сбережений при долгосрочном сбережении с использованием бумажных денег невозможно.
Но, ещё более жизненно важно то, что они имеют системное значение. Их цены в совокупности влияют на накопление капитала. Как я уже писал в других работах, суть состоит в том, что эти цены неверны, и, следовательно, капитал добывается так же быстро, как и формируется. Обращение вспять – это долгосрочная надежда, но, вот предвидеть краткосрочную механику этого разворота уже совсем другое дело.
Ключевой вывод заключается в том, что если бы эти активы фактически оценивались по доходности, то потоки, которые, как я предполагаю, не повлияли бы на долгосрочных держателей, за исключением небольшого разочарования. Но, поскольку это не так, любой значительный отток может легко превратиться в самоисполняющееся пророчество.
Корпорации используют краткосрочные кредиты в качестве эрзац-наличности с доходностью от хеджирования инфляции, хотя в наши дни она мизерная. Но, это не «вложение». Нет никаких преимуществ, но, есть надёжная защита от недостатков. Если защита от убытков исчезнет, тогда всё предложение испарится, и обратите внимание – это могло бы легко произойти без существенных продаж, а просто с пренебрежением к продолжению покупок, учитывая, что весь смысл краткосрочного кредита заключается в том, что он постоянно откладывается.
Что, скорее всего, произойдет дальше, так это то, что центральные банки вмешаются, чтобы «поддержать» эти рынки покупкой активов, что, конечно же, является наилучшим подтверждением полезности Биткойна.
За всем этим стоит, казалось бы, простой вопрос о «справедливой стоимости» биткойна. Всегда будет возникать нерешительность в переводе сбережений с чего-то столь же хорошо понятного и естественно оцениваемого как краткосрочный кредит в биткойн на основании полной неуверенности в том, как сравнивать цену биткойна с его «фундаментальными показателями».
Но, постепенно станет ясно, что в отношении Биткойна традиционные отношения переворачиваются. Я не думаю, что было бы достаточно правильно сказать, что цена Биткойна является его фундаментальными показателями, но, безусловно, его цена является в значительной степени рефлексивной функцией его основных показателей: по мере того, как цена растёт, фундаментальные показатели также растут. Дополнительно, мы должны помнить и том, что, когда цена снижается, фундаментальные показатели также падают.
Здесь продолжительная атака, которая достаточно долго снижает цену, является самым большим риском. Биткойн был самым слабым, когда был самым маленьким, но, кажется ещё меньше, чем больше проходит времени. Биткойн – это чёрная дыра, высасывающая неустойчивую искусственную ценность за пределы своего горизонта событий. По мере того, как он растёт – растёт и его притяжение. Биткойн – это гравитация.
Аргумент «о реализации ценности» в пользу его гравитационного притяжения на сегодняшний день является наиболее очевидным, наименее креативным и лишь, образно говоря, царапает по поверхности его вероятной дальнейшей эволюции. Рассмотрим последствия повышения ликвидности, которая, заметьте, несколько отличается от одной только «цены». В первую очередь это необходимое предварительное условие для всё более крупных покупок. Микростратегия не смогла бы сделать то, что она сделала годом ранее. Apple и Berkshire всё ещё не могут сделать то, что они, вероятно, однажды сделают (я это сказал?).
Но углубление рынка имеет гораздо более интересные последствия. Например, это запуск Strike, более быстрой и расширенной копии Zap, которая может вскоре уничтожить валютные рынки.
Strike сочетает в себе постоянно сужающиеся спреды по пулам фиатной ликвидности с мгновенными расчётами Lightning и относительной программируемостью, предлагая непревзойденные валютные переводы. Но, здесь есть несколько удивительных особенностей, которые стоит абсолютно точно понять.
Во-первых, эта услуга не может быть нормально функционировать в рамках инфраструктуры фиатных расчётов. Я не имею в виду, что это трудно – я имею в виду, что это невозможно. Да, межбанковские платежи в одной и той же валюте и в пределах одной и той же юрисдикции могут быть более или менее бесплатными и мгновенными, и во многих местах так и есть, поскольку все это сводится к перекладке банковских обязательств или, в худшем случае, к чистому потоку между банками-контрагентами, который может быть распределён и должным образом урегулирован в огромных масштабах, следовательно, предлагается конечным пользователям по низкой или нулевой стоимости.
Но, в разных валютах, юрисдикциях или в обоих случаях это невозможно – в основном потому, что фиатные деньги являются долговым инструментом. То, что мы могли бы считать простым «платежом», на самом деле больше похоже на кредитную ретрансляцию. Каждая сторона должна доверять следующей стороне в цепочке, и оценивать не только операционные расходы, но, и этот предполагаемый риск, прежде чем передавать его дальше, учитывая, что фактическая претензия с их стороны будет урегулирована намного, намного позже.
Так как же с потоковой передачей платежей? Fuhgeddaboudit! Даже не мечтай. Ко Strike это вообще не относится. Да, в свою очередь, платежи в Lightning не имеют нижнего порога стоимости и мгновенно переедаются, но, на этом всё.
[Прим. переводчика. Fuhgeddaboudit – одно из самых популярных жаргонных выражений, которое вышло из Южного Бруклина. Звучит как: «фагедэбоудит». Дословно – «Однозначно – нет» либо относится к проблеме, которая не стоит траты времени и сил]
Эта услуга вообще не позволяет простому юзеру влиять на стоимость биткойнов. И всё же факт её существования и использования углубляет рынок, что напрямую способствует росту фундаментальных показателей Биткойна, а следовательно, и цены.
И если однажды активные пользователи этой системы решат, что они предпочли бы сохранить полученные переводы в надёжных, программируемых деньгах с открытым исходным кодом, что же, это ещё больше упрощает процесс
Но, это лишь малое. По факту, инфраструктура Lightning всё ещё молода и невелика, и для её роста необходимы определённые финансовые вливания. А что может быть лучше для роста капитала, деноминированного в биткойнах, нежели получение прибыли от конкурентоспособной ликвидности и маршрутизации? По мере роста фиатной стоимости Биткойна растут и стимулы для содействия масштабированию The Lightning, что повышает эффективность фиатных платежей, направляемых через Strike и другие сервисы посредством The Lightning, что, в свою очередь, увеличивает глубину фиатных рынков для Биткойна.
И чем больше масштабируется Lightning, тем больше перспектив и возможностей в плане потоковой передачи платежей открываются для лучшего финансирования децентрализованной инфраструктуры – например, стимулирования работы выходных узлов Tor, инфраструктуры для хранения и маршрутизации информации, что ищут такие компании, как Sci-Hub. Дополнительно, речь идёт о доступной и мобильной экономике в играх, монетизации внеплатформенного контента и контент-приложениях без рекламы, а также вещах, которые, возможно, и представить пока себе никто не может. Всё это увеличивает полезность как Lightning, так и, соответственно, Биткойна. В общем, чем больше попадает на эту орбиту, тем больше она становится. Парадокс Джевонса в метавселенной!
Более глубокие рынки также косвенно узаконивают выдачу фиатных кредитов под залог в биткойнах. Номинально ориентированная на использование синтетического институционального рычага, нормализация этой услуги снизит стимул для любого, кто когда-либо продавал, обратно пропорционально тому, насколько широко Биткойн будет принят для регулярных платежей в данный момент времени.
Это будет та самая спекулятивная атака, описанная техническим евангелистом Пьером Рошаром, но, при этом, даже не требующая осознания или намерения. Это будет просто разумный поступок. Если майнеры когда-либо смогут получить доступ к этой услуге для оплаты электроэнергии, даже частично, предельное предложение испарится.
Это также сделает все более жизнеспособными программы вознаграждения по кредитным картам, распределение заработной платы и, опять же, вещи, которые буквально никто ещё не мог себе представить, что может показаться незначительным в номинальном выражении, но, больше касается покупки общественного мнения, нежели бумажных денег. В общем, как говорят, маленькие покупки приводят к большим покупкам.
Таким образом, искушенные взрослые, которые обучались по программе MBA в Лиге Плюща и аккредитованные в программе обучения CFA могут сравнить все эти рассуждения и мой энтузиазм по этому поводу с воплями на GameStop, для них это очередной повод для веселья на финансовую тему, в виду их наглого розничного мышления, которого они придерживаются, но, на самом деле, они просто тратят свои сбережения на розыгрыш, из-за чего та самая компания Citadel окончательно победит (не моя теория, чтобы объяснить её ясно, но, достаточно распространенная). Моё же мнение заключается в том, что эти люди точно знали, что они делали, и что вы можете это доказать, если захотите. Я бы посоветовал таким читателям более серьезно задуматься о теории игр, связанной со всем этим, особенно, если золото, а затем краткосрочный государственный кредит перейдут в сферу Биткойна.
[Прим. переводчика. По всей видимости, речь идёт о сравнительно недавнем скандале, касательно обрушения акций компании GameStop, в чём обвинили известный хедж-фонд Citadel, возглавляемый инвестором-миллиардером Кеном Гриффином]
Вы можете подумать, что это вообще ни к чему не приведёт, но, центральные банки Венесуэлы, Ирана, Северной Кореи и Сингапура с вами не согласятся, с учётом того, что мы знаем на данный момент. Избыток валютных резервов у центробанков станет определяющей макроэкономической проблемой десятилетия, а поддержка данной аккумуляции технически подкованными людьми станет одним из определяющих политических вопросов. Полностью мобильный, невостребованный капитал будет привлекаться и будет увеличиваться физически везде, где он будет больше всего приветствоваться, как и человеческий капитал, который, вероятно, придёт вместе с ним. Страны с геополитическими конкурентами, которые решат запретить Биткойн, образно говоря, «отморозят уши назло маме» [русс. вариант]. Когда Китай начнет платить России за природный газ сначала в долларовых стейблкойнах, основанных на Биткойне, а затем в биткойнах, не говорите, что я не просил вас подумать об этом хоть немного.
Если подумать, то без всякой иронии даже GameStop может быть связан с этим обсуждением. Оказалось, что приличное количество фальшивой популистской злобы было неуместно, и настоящим виновником были не сомнительные закулисные сделки между Citadel, Sequoia, SEC и ФРС, а скорее ограничения клиринга и расчётов по акциям, учитывая механику защиты от посреднических рисков. Попробуйте представить, хотя бы на мгновение, токенизированные сертификаты акций, привязанные к защищённому цифровому активу на предъявителя, без посредников, которые прямо сейчас рассчитываются по схеме T+. Вы можете себе это представить? Citadel может быть краткосрочным победителем во всём этом, но, в долгосрочной перспективе все зависит от токенизированного капитала в сайдчейнах.
Биткойн – это Логос
— Людвиг Витгенштейн
Основатель LinkedIn – Рид Хоффман печально, без каких-либо подробностей, заявил в подкасте Тима Ферриса, что Биткойн похож на языковую игру Витгенштейна. Если бы я принял эту эстафету, я бы также сослался на философские исследования и изречение о том, что «значение слова – это его использование в языке». Другими словами (без каламбура), Хоффман характеризует Биткойн как понятный только путём интерпретации действий участников, которые, по существу, вытекают из общения с другими участниками. Следовательно, они, выражают в кодифицированной грамматике то, что они имеют в виду, т.е. полагаясь на эту грамматику, чтобы понять, что имеют в виду другие.
Я думаю, что стоит ещё раз обратиться к Норвуду Расселу Хансону, чтобы оценить позицию функционально неграмотного аутсайдера и приверженца (по общему признанию, сатирической) семантической теории денег в такой языковой игре. Если восприятие нагружено теорией, которая сводит на нет возможность монетизации новых денег с нуля, то эти деньги принимают форму языка, на котором мы не говорим, и мы не будем изучать этот язык, потому что мы думаем, что он не может существовать … В общем, мы почти гарантированно этого не поймём.
То, что Биткойн можно рассматривать как языковую игру, объясняет, почему он по своей сути достаточно дружелюбен. Деньги – это информационная система, которая регистрирует и обновляет информацию о том, кто выполнил работу, которая ценится другими, при этом, кредит может быть универсализирован и социально масштабирован. Фредерик Лейн и Рейнхольд Мюллер отмечают в своей книге «Деньги и банковское дело в средневековой Венеции и эпохи Возрождения», что как средство обмена, так и стандарт стоимости – они достаточно неоднозначны, чтобы сделать «денежность» измеримой, и что концептуально и исторически эти два понятия неразделимы.
Эти записи, а также их своевременное обновление действительно являются технической проблемой, и возможные технические решения должны оцениваться не по тому, как и насколько хорошо они соответствуют достаточно неоднозначным определениям, а по тому, как и насколько хорошо они работают; будь то камни Rai, золотые дукаты, банковские обязательства, деноминированные в долларах, физические или цифровые активы, абстрактные вещи или реальные экземпляры, долг или чистый актив.
В свою очередь, решение, предоставляемое Биткойном, в некотором смысле является самым чистым, но, задумано так, что фиксирует эту информацию как бы в виде речи, и мы используем программное обеспечение только для проверки грамматики.
Как ясно дал понять Росс Стивенс из SaylorCon, такие формулировки Аммоса как «товарность в пространстве» и «товарность во времени» теперь прочно вошли в лексикон. Сущность временной продаваемости – это надёжность. Сущность пространственной продаваемости – переносимость. При этом, до появления Биткойна – эти два понятия находились в неизбежном напряжении.
Экономическое развитие приводит к тому, что рыночный спрос на деньги становится всё более чисто информационным, поскольку сама торговля становится более сложной, что позволяет ей эффективно поддерживать движение денег. Но, информация по своей природе вовсе не является дефицитной, и поэтому сохранение некоторого подобия дефицита денег как информации, следовательно, временной продаваемости, требует доверия к централизованному источнику.
Обратите внимание, что это не подразумевает под собой фиат, а скорее такое понятие как «фидуциарный», от латинского fiducia, что буквально означает доверие. К относительно надежным деньгам, которые держали в резерве относительно благоразумные банкиры, можно отнести т.н. «банковские деньги» – оплата исключительно по дебету и кредиту в банке. В Венеции XIII века они считались относительно надёжными, а значит были фактически доминирующими и процветающими.
Не говоря уже о том, что в Генуе, Флоренции, Барселоне и Брюгге свободно пользовались переводными векселями. Они, возможно, были не особо быстрыми, но, работали в рамках большого пространства. В свою очередь, Биткойн полностью устранил основное напряжение. Это цифровой (то есть информационный) дефицит. Дополнительно, мы получаем мобильность словно это электронная почта без необходимости в доверии, справедливая проверка и только.
Транзакция в сети Биткойн – это глобальный речевой акт, который означает, грубо говоря, что я доказуемо имею право на определённую часть денежной массы, и теперь передаю её кому-то другому, используя язык, который помнит всё и который нельзя использовать для лжи. Вот почему попытки запретить Биткойн, хотя они, безусловно, будут предприняты, также почти наверняка потерпят неудачу. Биткойн – это абсолютный самиздат. Биткойн – это логос.
Да, это является источником для большого оптимизма, учитывая преобладание правовых и социальных обязательств по защите политически нежелательных высказываний. Я уверен, что некоторым это покажется наивным, но, думаю, что одним из самых важных дел Верховного суда США в ближайшие 20 лет будет постановление о том, что право на трансляцию биткойн-транзакций гарантируется Первой поправкой. До этого, пока закон всё ещё в воздухе, я ожидаю, что действующий конгрессмен воспользуется привилегией Конгресса и «транслирует» транзакцию, диктуя ее шестнадцатеричное представление в законодательной палате или Сенате.
За этим, вероятно, последуют сообщения в Твиттере, работа над публичным лого и его размещением на флаге, который, в конечном итоге, окажется на футболках и булавках на лацканах, а потом это будут использовать в качестве основного элемента на протестах. «Не наступай на Мою Ноду!». Вы либо сделаете бесконечные наборы цифр, букв и цветов незаконными, что бы это ни значило, либо принятие Биткойна неизбежно произойдёт.
Биткойн – это Техно
— Джон Джулиус Норвич
Запись и обновление акта речи как передачи ценности – это техническая проблема, решением которой является Биткойн. Это не идея о том, как всё должно работать. Это реальная вещь, которая действительно работает. И хотя это наблюдение может показаться простым – различие чрезвычайно важно.
Ник Картер недавно сказал Фрэнсису Копполе, что для того, чтобы приготовить яблочный пирог с полного нуля – вам сначала потребуется изобрести вселенную. А вот если вы хотите создать с нуля надёжную и быструю систему онлайн-платежей – вам просто нужно создать Биткойн.
Никакая альтернатива никогда на самом деле не работала. Учитывая, что проблемы, которые решает Биткойн, явно не только академические, но, и являются основой человеческой цивилизации, на самом деле, эта работа довольно важна. Биткойн – это техно.
Я думаю, что это отражает то, что, вероятно, является самым большим препятствием для большинства новичков, которые действительно прилагают усилия, чтобы понять детали, потому что, на первый взгляд, Биткойн совершенно абсурден как инженерная конструкция. Что делают майнеры? Как хранятся монеты? и т.д. – все мы когда-то задавали подобные вопросы.
Даже люди склонные к математике, которым нравится играть с криптографическими примитивами, могут очень разумно подумать, что, если им не хватает более широкого контекста для понимания, это совершенно нелепо, потому что в их понятии всё в порядке. Но, при правильном понимании контекста мы, конечно, можем сказать, что это именно так нелепо, как и должно быть, потому что, на самом деле, и не должно быть всё в порядке.
И все же есть особый тип скептиков, которые заявляют, что восхищаются некоторой или большей частью Биткойна, но, не могут заставить себя пользоваться им по полной из-за какой-то проблемы с домашними животными, которую Биткойн, похоже, не полностью решает, или какой-то проблемы с домашними животными из-за того, как Биткойн решает другие проблемы.
Коппола очень близок к этому лагерю. Я бы сказал, что Питер Шифф и Майк Грин тоже. Все они интересные и серьезные люди, которые, похоже, имеют правильное отношение ко многим вопросам, затрагивающим Биткойн, за таинственным исключением самого Биткойна. Касательно Биткойна они все принимают вариации педантичной придирки, которая на первый взгляд сложна, но, на самом деле является самой простой и несерьезной позицией из всех возможных, потому что вместо этого не предлагается ничего даже отдаленно практического. Они имеют дело с реальностью не такой, какая она есть, а такой, какой они хотели бы её видеть. Их «решения» чисты, гладки и никогда не претворятся в жизнь. Биткойн же имеет дело с реальностью такой, какая она есть на самом деле. И это уродливо. И это работает.
Вся эта аргументация, скорее всего, так никогда и не исчезнет, учитывая, что она и так уже была полностью опровергнута ещё в мае 2011 года в ныне легендарном труде «Биткойн – чем хуже, тем лучше», написанном Гверном:
«Жертва, которую Биткойн приносит для достижения децентрализации, является, какой бы практичной она ни была, откровенно уродливой. Ранние реакции на Биткойн даже дружественных криптографов и энтузиастов цифровых технологий были почти одинаково крайне негативными и подчеркивали (предполагаемую) неэффективность технологии, которая (по сравнению с большинством криптографических решений) имела довольно слабые гарантии безопасности.
Критики позволили «совершенству быть врагом лучшего» и не оценили потенциал Биткойна. Однако, в примере «Чем хуже, тем лучше» на базе уродливого неэффективного прототипа Биткойна была успешна создана безопасная децентрализованная цифровая валюта, которая может хоть бесконечно ждать успеха, и этого было достаточно, чтобы в конечном итоге привести к принятию, совершенствованию и росту в безопасную глобальную цифровую валюту».
Принятие этой инженерной этики привьёт любопытных к таким бессмысленным постулатам, как непредсказуемые вспышки Нассима Талеба о «сложных системах», «волатильности» или «масштабных преобразованиях», или высказываниям Эрика Вайнштейна, который утверждает, что «нам нужно избавиться от блокчейна, чтобы это был локально применяемый закон сохранения, который заменяет пространство-время системой компьютерных узлов». Если вы хотите встроить Биткойн в измеримую теорию, Эрик, окей, вперёд. Я с нетерпением жду возможности прочитать ваш BIP. Но, пожалуйста, сделайте это на самом деле. Не бормочите предложения Хомского на метаязыке и не ждите, что вас воспримут всерьёз. Из бесцветных «зелёных» идей децентрализованная валюта не создаётся.
Биткойн – это Венеция
— Квентин Скиннер
Здесь я также склонен искать аналогии с Биткойном, которые не носит явно риторического характера, чтобы неизбежно иметь какой-то фатальный недостаток, который, в конечном итоге, делает их более запутанными, нежели полезными. И все же у Венеции есть некая загадочная привлекательность, которую я не могу назвать исключительно фантастической. В принципе, как социальный и политический порядок, возникший из феодализма в результате развития торговли и накопления капитала, это, безусловно, поучительный пример. Но, предположу, что это не всё. Вполне ясно, что Биткойн – это не умозрительный город, а целая система и символ, выходящий далеко за рамки его воплощения в виде кода, во многом так же, как Венеция вышла за пределы своих островов и лагуны.
Действительно, некоторые сравнения довольно милые и простые. Венецию было намного легче защищать, нежели атаковать, при чём, до такой степени, что нападение было практически бессмысленным. Модель управления в Венеции была поразительно непрозрачной и по своей конституции просто не поддавалась захвату. Если же атаки, тем не менее, становились реальной угрозой, казалось, что срабатывает некий иммунный ответ, который вводит новшества против данной опасности.
Можно ли рассматривать легендарное подавление восстания Бахамонте Тьеполо, спровоцированное не силами безопасности Коммуны, а простой старухой, бросившей камень из окна, по аналогии с примитивным пользователем, который активировал софт-форк? Конечно, почему бы и нет.
И, ещё – что можно сказать о выходе из тёмного века, характеризуемого, прежде всего, обесцениванием денежной массы?
Наблюдение бельгийского историка Анри Пиренна описывает пример:
«Если допустить, а надо признать, что повторное появление золотых монет в виде флоринов Флоренции и дукатов Венеции в XIII веке характеризовало экономический ренессанс Европы, верно и обратное: отказ от чеканки золотых монет в восьмом веке была проявлением глубокого упадка».
А как насчёт относительного эгалитаризма Венеции? Джон Джулиус Норвич пишет в «Истории Венеции», что Венеция прославилась: «системой правосудия, которая обеспечивала беспристрастную защиту богатым и бедным, аристократам и ремесленникам, венецианцам и иностранцам, ибо, теоретически, во всяком случае и по большей части на практике, все люди, живущие под знаменем святого Марка, были равны перед законом».
Пиренн отмечает, что такое отношение коренится в потребностях коммерции и, следовательно, выходит за пределы собственной юрисдикции и внутренних дел города: «Никакие угрызения совести не имели никакого значения для венецианцев. Их религия была религией бизнесменов. Для них не имело большого значения то, что мусульмане были врагами Христа, если бизнес с ними был прибыльным».
Утверждение о том, что Биткойн «абсолютно аполитичен» ну или, наоборот, «деньги для врагов» – это отличный мем на сегодня, хотя, меня особенно поразил более интуитивный анекдот от Терри Крюза на этот счёт:
«Что можно сказать о том, как Венеция постоянно игнорировала увещевания церкви, буквального аналога современной клерики Коткина, состоящей из элитных законодателей вкусов и мыслителей правильных мыслей, которые уже имеют и, без сомнения, будут придерживаться «вызывающего и враждебного отношения к коммерческому возрождению, которое должно быть, с самого начала показалось им позором и поводом для беспокойства», как выразился Пиренн?»
Я думаю, что наиболее ярким из всех сравнений является синтез разрозненных идей на территории Венеции в финансовый краеугольный камень. На самом деле, в Венеции средних веков и эпохи Возрождения было изобретено очень мало коммерческих приёмов – двойная бухгалтерия, вероятно, была заимствована из Генуи, а первоначально была импортирована в Италию из Леванта. Система счисления, которая наиболее полезна, известная как индийская, была передана на арабском языке из Персии, Леванта и Магриба. Большая часть других вкладов в бизнес-администрирование, вероятно, была импортирована из Аравии и Константинополя, а материальный промышленный прогресс того времени пришёл преимущественно из Китая. Но, Венеция соединила это всё в совершенную модель.
Большинство вещей из мира современных финансов, возможно, уже присутствовало в Венеции самое позднее к началу пятнадцатого века, и с тех пор, на деле, было очень мало изобретено с нуля, а не объединено, стандартизировано, масштабировано или модернизировано. На мой взгляд, только идея центральных банков и опционов была существенной и совершенно новой.
Конечно, с тех пор технологии, промышленность и общество неизмеримо продвинулись вперёд, но, мы всё ещё живём по венецианским финансовым обычаям и не понимаем почему. Даже слово «банк» в финансовом смысле происходит из Венеции, от «banca» или «скамья, прилавок менялы» для обмена денег у моста Риальто, при этом Лейн и Мюллер отмечают, что «истинное банковское дело развилось, и теперь это общепризнано, не от ростовщичества или ломбарда, а от ручного обмена монет». Современный банкинг – это наследие проблемы, которую с тех пор решили технологии.
Следующее описание венецианской финансовой инфраструктуры в XIV веке из труда Lane’s Venice, A Maritime Republic примечательно тем, что, вероятно, это совершенно прочная основа для понимания роли, которую сегодня играют как сети кредитных карт, так и схемы банковских расчетов:
«Основная функция венецианского банкира заключалась не в выдаче ссуд, а в осуществлении платежей от имени своих клиентов. Даже если у торговца было много монет в сундуке с сокровищами, было утомительным и опасным занятием вытаскивать их каждый раз, когда он совершал покупку, проверяя, чтобы каждая монета была подлинной и в хорошем состоянии. Он также не хотел проходить аналогичный процесс каждый раз, когда совершал продажу. И он был счастлив получить оплату в виде кредита на счетах известного банкира. Ведь он мог использовать этот кредит для оплаты своей следующей покупки.
Эти кредиты не переводились посредством письменных чеков, как это делается сегодня, а зависели от того, кто производил платёж, т.е. лично появлялся перед банкиром, сидевшим за прилавком под портиком [лат. porticus, от porta – проход, навес] церкви в Риальто с разложенным перед собой большим журналом.
Плательщик устно поручал банкиру перечислить деньги на счёт получателя. Банкир писал, это в своей книге, которая была официальной нотариальной записью, так что квитанции не требовались.
Обычно на площади у моста Риальто было четыре или пять таких банкиров с будками. У каждого, кто имел отношение к бизнесу, был счёт, чтобы он мог производить и получать платежи через банки. Их называли banche di scritta или del giro, потому что их основная функция заключалась в написании переводов и, таким образом, ротации (girare) кредитов с одного счёта на другой по команде торговцев».
Если мы добавим сюда переводные векселя, кредиты и плавающий государственный долг, в общем, все естественные полезные расширения для этой системы, правда, за исключением твёрдых резервных активов, доступных по запросу, которые должны быть депонированы в первую очередь, то ведь не за что останется отвечать.
Также обратите внимание на то, почему изначально цифровые, вычислительные и децентрализованные функции Биткойна для расчётов и The Lightning для платежей, минимизирующие необходимость в доверии, значительно улучшают эту настройку.
Биткойн может быть волшебными интернет-деньгами, но, что более важно, это деньги, буквально созданные для интернета. До 2009 года вы могли мгновенно отправлять любую информацию кому угодно и в любую точку мира. Кроме самой важной информации: ценности… Теперь нет обратного хода.
Часто говорят, что Биткойн – это скорее гениальная комбинация предыдущих достижений в прикладной криптографии, чем само по себе изобретение. Я сам весьма неравнодушен к романтической идее о том, что Биткойн всё же был открыт, а не изобретен. Это основа для масштабирования следующей большой фазы экономического прогресса. Биткойн – это Венеция.
Биткойн – это…
— Венделл Берри
Наконец, если отбросить в сторону красочно возмутительные метафоры, самым примечательным фактом остаётся то, что Биткойн вообще существует. Биткойн есть. Это неоспоримо, хотя причины, по которым можно его игнорировать, это то, что наша денежная система оптимизирована лишь для добычи капитала и её рост может быть неправильно понят. В общем, господствующее понимание сути денег делает её недействительной по определению, а не на практике.
Людвиг Витгенштейн однажды спросил друга: «Скажите мне, почему люди говорят, что более естественно думать, что Солнце вращается вокруг Земли, нежели чем Земля вращается вокруг Солнца?» Друг ответил: «Ну, очевидно, потому что кажется, будто Солнце движется вокруг Земли». Витгенштейн подумал и сказал в ответ: «А как бы это выглядело, если бы казалось, что Земля вращается вокруг Солнца?»
В общем, если бы казалось, что глобальные, цифровые, программируемые деньги с открытым исходным кодом монетизируются с абсолютного нуля, это выглядело бы примерно так.
Источник: bitnovosti.com
